Хартахая: «В овраге Салачикском, в Успенском скиту, в последний раз сошлись изнуренные, одетые в рубище сыны Пантикапеи, Феодосии и знаменитого Херсонеса.

В противном случае Россия готова «ныне же без всякого отлагательства и в самое течение войны тем же нашим победоносным оружием их совсем в самом бытии истребить и земли их вконец опустошить, как такой народ, от которого никакой пользы, ни выгоды. быть не может» (79). Капитан, к которому меня направили, равнодушно оглядел меня и, отобрав документы, велел явиться на следующий день. Хартахая: «В овраге Салачикском, в Успенском скиту, в последний раз сошлись изнуренные, одетые в рубище сыны Пантикапеи, Феодосии и знаменитого Херсонеса. - А где мне ночевать? Запомним последнюю фразу – сколь часто звучала она впоследствии! Христианам было жалко и больно оставлять страну, где они жили так долго; им жалко было оставлять свои храмы, опустевшие дома, прах предков и небо, под которым родились. Через 9 лет план этот можно было рассекретить – и осенью 1780 г. в числе российских предложений Австрии мы встречаем «приобретение Крымского полуострова» (Лашков Ф.Ф. 1886, 31). - Где хочешь. После молебна все христиане с пением молитв нестройной толпой потянулись через горы и равнины, покинув навсегда берега Крыма» (Хартахай Ф. 1867, 112). Добавим лишь, что в этом пути погибла половина переселенцев. К горлу у меня подступил ком. "Послушайте, - хотелось мне крик­нуть ему, - ведь я не по своей воле приехал сюда!" А еще через два года, во время вышеупомянутого бунта крымцев против Шагина, Потемкин, которому поручается ввести войска на полуостров, получает «Наставление» Екатерины II, в котором снова предлагается «помышлять о присвоении сего полуострова» (там же). За первой депортацией последовали многие другие. Но капитан склонился над бумагами, давая мне понять, что разго­вор окончен. Во исполнение «воли на присвоение» уже зимой 1782/83 г. был заготовлен соответствующий манифест. Выше говорилось уже о частном, помещичьем переселении крепостных на крымские земли. Но с обнародованием его царица не спешила, ожидая подходящего случая. Постояв с минуту, я молча вышел на улицу. Но гораздо большее демографическое значение имела государственная колониальная политика. Никогда еще я не чувствовал себя таким одиноким. Вскоре он представился. Цель этой политики не являлась секретом — о ней писали в газетах: «Для упрочения русского владычества во вновь присоединенном крае необходимо было заселение его чисто русскими людьми. « (СЛ, 1887, №3). Правительство стало наделять землей отставных солдат, а также принудительно переселять в Крым женщин, предназначенных им в жены. Едва российские войска двинулись в Крым, как ободренный Шагин ворвался в Бахчисарай, снова занял престол и отметил это событие кровавой расправой над местной оппозицией. На фронте мне не раз приходи­лось подолгу оставаться в одиночестве - в разведке, в дозоре. Оседали такие полуискусственные семьи в специальных поселках — в Симферопольском уезде это Подгородняя Петровская, Мазанки, Курцы, Мангуш, Зуя, Вия-Сала, Верхние Саблы и Владимировка; в Феодосийском — Изюмская, Елизаветовка; в Евпаторийском — Трех-Абламы, Степановка.